Что такое хайтек в экономике

ХАЙТЕК — это. Значение слова ХАЙТЕК

Хай-тек (английское high technology, high tech, hi-tech ):

Высокие технологии — наиболее новые и прогрессивные технологии современности.
Хай-тек — стиль в дизайне и архитектуре, зародившийся в 1980-е годы. Характеризуется преобладанием техники, металла, пластика.

Оцените этот блок: �� 0 �� 0

Вопросы из кроссвордов (сканвордов)

Высокая технология, наукоемкие отрасли экономики
Технологичный стиль в оформлении интерьера
Технологический стиль в оформлении интерьера

Больше — по ссылке выше.

На этой странице вы могли узнать, что такое «хайтек», его лексическое значение. Вы также можете посмотреть: 1. Рифмы.

Толковый словарь (что означает слово на букву): А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я.

Поиск занял 0.044 сек. Вспомните, как часто вы ищете значения слов? Добавьте sinonim.org в закладки, чтобы быстро искать определения (что значит слово), а также синонимы, антонимы, ассоциации и предложения.

Хай-тек: единственно верно

Инновации – самый перспективный продукт современности. Их разрабатывают, внедряют, продают и покупают. Те, кто не участвует в этом процессе, рискуют остаться за бортом экономики.

Что ждут от бизнеса

В декабре 2019 года Альфа-Банк представил результаты исследования «Пульс малого бизнеса», в котором изучил настроения предпринимателей в различных отраслях экономики. Исследование показало, что пессимизм и инновационная активность – вещи обратно пропорциональные. Иными словами, чем более прогрессивна отрасль в плане технологий, тем более позитивен ее настрой.

Соответственно, самой оптимистичной оказалась сфера IT-услуг, в которой наблюдается ежегодный рост спроса, есть возможность вести бизнес удаленно и интегрироваться на любой рынок.

Задачей российского бизнеса в целом становится увеличение прибыльности путем инвестиций в обучение сотрудников и цифровые технологии, делают вывод исследователи. И это касается не только IT-компаний, а всех отраслей.

Максим Сохань
генеральный директор «АМДтехнологии»

– Будет усиливаться роль IT-технологий и связанных с ними решений по цифровизации, проектов с использованием искусственного интеллекта, причем не только для сферы человеческого обитания, городского пространства, но и для государства, крупного бизнеса. Недавний опрос ВЦИОМ показал, что почти половина опрошенных представителей бизнеса не использует искусственный интеллект – на мой взгляд, это связано лишь с тем, что пока не появилось механизмов его применения.

Максим Сохань приводит в пример навигаторы, которые стали широко использоваться только тогда, когда их сделали отдельным устройством и соединили с телефоном. То же самое, по мнению эксперта, ждет искусственный интеллект: проекты с ним будут востребованы, механизмы его использования в ближайшее время будут прорабатываться.

Дмитрий Петерсон
операционный директор SimbirSoft

– В данный момент стремительно развиваются системы автоматизации и роботизации бизнес-процессов, системы персонализации контента на основе искусственного интеллекта и машинного обучения. Сохранится тренд на развитие мобильных интерфейсов и улучшение UX, построение суперприложений по примеру Сбербанка и Тинькофф. Становятся особенно актуальными вопросы безопасности и сохранности данных.

Дмитрий Петерсон отмечает, что из-за усложнения информационных систем и возрастания их роли бизнес предъявляет еще более высокие требования к качеству всех процессов разработки. Увеличивается скорость создания IT-решений, повышается важность масштабирования.

Инновации постепенно проникают в российскую промышленность. По мнению управляющего партнера «Инпро Технолоджис» Олега Котелюха, в связи с курсом на импортозамещение в ближайшие годы будут востребованы проекты по разработке и интеграции российского оборудования, в первую очередь это касается сфер машиностроения и вычислительной техники.

В 2019 году в России появился первый «единорог» – компания, стоимость которой за короткий срок достигла $1 млрд. Это предприятие как раз из сферы промышленности – портфельная компания «Роснано» OCSiAl в Новосибирске, которая производит одностенные углеродные нанотрубки. При запуске в 2014 году она предложила потребителям продукцию по цене в 75 раз ниже существовавшей на тот момент на рынке. Клиентами стали глобальные автопроизводители, гиганты электроники и крупные химические концерны. Как сообщают в «Роснано», выручка OCSiAl ежегодно удваивается, а в ближайшем будущем спрос на графеновые нанотрубки стремительно вырастет за счет применения в массовых продуктах.

Перспективной в плане инновационного развития является и медицина. В этой отрасли активно развивается искусственный интеллект, создаются различные носимые гаджеты, внедряются телемедицинские технологии. Растет важность персонализированного подхода в диагностике с помощью генетических исследований с использованием big data.

Подобные кейсы есть и в Ульяновске: компания «ТестГен» вывела на международный рынок молекулярно-генетические тест-системы для неинвазивного определения резус-фактора и пола будущего ребенка с десятой недели беременности, диагностики рака простаты по моче. Кроме этого, компания создала наборы для определения мутаций в онкогенах и назначения препаратов при раке легких, толстой и прямой кишки.

Одним из самых стремительно растущих сегментов высокотехнологичного бизнеса считают биотехнологии. По прогнозам аналитического агентства Global Market Insights, в 2020 году этот рынок достигнет $600 млрд и продолжит расти.

Владислав Иванов
председатель совета директоров Inferum-Shvabe

– Настолько резкий скачок именно сейчас происходит по двум причинам. Первая – увеличение продолжительности жизни в развитых странах, а как следствие – рост числа людей, страдающих от возрастных или хронических заболеваний. Вторая причина – полная переоценка отношения и к здравоохранению, и к собственному здоровью. Если раньше пациенты шли к врачу только при обострении заболевания, то сегодня они понимают, что болезнь лучше предотвращать, чем лечить. Кроме того, растет мода на биохакинг – улучшение функционирования организма путем подбора программ питания, сна, занятий спортом, использования мобильных устройств и специального оборудования.

О поддержке высокотехнологичного бизнеса в России на федеральном уровне заговорили не так давно. Первая комплексная программа появилась в 2016 году и действует до сих пор. Это проект «Национальные чемпионы», разработанный Минэкономразвития и Высшей школой экономики. Их представители выступили на ульяновском форуме «Деловой климат в России – 2019».

Станислав Розмирович
замдиректора Института менеджмента инноваций НИУ ВШЭ

– Проект «Национальные чемпионы» – выстраданный, выношенный в течение нескольких лет. Основывается он на довольно серьезном фундаменте – мировом опыте. Наш институт довольно долго занимался анализом инновационных процессов в России. Некоторые из тех компаний, которые мы в начале 2000-х наблюдали как стартапы с интересными проектами, к 2010 году превратились в серьезный и хорошо стоящий на ногах бизнес, растущий высокими темпами. Мы начали исследовать этот феномен и обнаружили, что похожие процессы происходят и в других странах мира, где для быстрорастущих компаний существуют интересные инструменты поддержки, формируемые государством. Такие программы есть в Финляндии, Великобритании, Нидерландах, Польше, Южной Корее, Тайване, Малайзии, Казахстане, Канаде, ЮАР.

Базой для проекта «Национальные чемпионы» стал ежегодный рейтинг быстрорастущих технологических компаний «ТехУспех». Каждый год отбирается 20-30 предприятий, имеющих инновационную основу деятельности (затраты на НИОКР, вывод новой продукции на рынок) и высокие показатели роста выручки и экспорта.

Сейчас в проекте 84 компании. Им помогают выйти на внешние рынки, встроиться в систему закупок государственных и бюджетных организаций, разработать стратегию быстрого роста, расширения географии рынков сбыта и увеличения масштабов бизнеса.

Вадим Банников
начальник отдела инновационных проектов в Минэкономразвития

– В рамках реализации проекта мы находим компании, о которых вообще мало кто знает, но которые в своем сегменте – мировые лидеры. С удивлением узнали, что для национальных чемпионов вопрос денег – не номер один, в большинстве случаев это вопрос номер два, а то и три. Большие ожидания связаны с подготовкой кадров, для компаний становится важным создание базовых кафедр в университетах.

Как отмечает Станислав Розмирович, в мировой практике особенно эффективно такие программы развиваются не на государственном уровне, а на уровне отдельных регионов и провинций. Поэтому в 2018 году Минэкономразвития инициировало проект «Региональные чемпионы». Ульяновская область стала одной из 10 субъектов РФ, которые к нему подключились.

Станислав Розмирович
замдиректора Института менеджмента инноваций НИУ ВШЭ

– Большая часть быстрорастущих компаний базируется не в Москве и Санкт-Петербурге, а именно в регионах. Они вырастают там из небольшого бизнеса и неплохо себя чувствуют. Мы провели исследование, и цифры подтвердили наше наблюдение: 95% компаний не меняют местоположение своих штаб-квартир и не собираются менять его в ближайшее время. В этом смысле поддержка такого бизнеса со стороны региональных администраций – очень благодатный процесс. Если стартапы могут «взмахнуть крыльями» и в любой момент «улететь» в Москву или Кремниевую долину, то эти компании продолжают жить в своих регионах и формировать там налоговую базу, кадровый состав и экосистему вокруг себя.

Для «региональных чемпионов» снижен порог входа в проект. Если на федеральном уровне это выручка от 500 млн рублей, то на уровне Ульяновской области это 40 млн рублей. Проект «Региональные чемпионы» реализуется областным Министерством цифровой экономики и конкуренции совместно с Агентством технологического развития Ульяновской области. В 2019 году победителями проекта стали «ПРОФ-ИТ», «Про 100» и Light Up.

Николай Зонтов
и.о. министра цифровой экономики и конкуренции Ульяновской области

– За данными компаниями будут закреплены проектные менеджеры от институтов развития. Обо всех мерах поддержки, которые реализуются не только на территории региона, но и федеральными структурами, они будут узнавать первыми и получат полное сопровождение при подготовке документов.

Новые победители проекта на бизнесфоруме презентовали себя широкой публике. Компания «Про 100», к примеру, специализируется на создании комплексных решений по автоматизации для стоматологического рынка.

Александр Шиманский
генеральный директор компании «Про 100»

– Целый ряд наших технологий, начиная от умного расписания и заканчивая функционалом кураторов лечения, уникальны для России и мира. Для повышения эффективности при работе с крупными стоматологическими клиниками введена система штрихкодирования. Пластиковые карты со специальным штрихкодом для пациентов – инструмент по сопровождению внутри клиники, благодаря которому получается сократить время на избыточные манипуляции при записи пациентов. Этим продуктом пользуются клиники больше чем в 25 регионах страны. Среди них есть очень успешные кейсы, когда выручка повышалась на 25%.

Другой победитель проекта «Региональные чемпионы» – компания Light Up. Она создана в 2016 году и специализируется на изготовлении декоративных украшений из дерева и ювелирной смолы. Внутри изделий помещен «кусочек мира» – это с точностью воспроизведенные северное сияние, коралловые рифы, гора Фудзияма и много других творений природы. Изначально проект был основан для канадского бренда Secret Wood, который продавал продукцию ульяновской компании через интернет-магазин по всему миру.

Ольга Амирова
сооснователь компании Light Up

– Началось все с одной модели, которая покорила интернет. После ее выхода мы стали получать огромное количество заявок на подобные украшения. В мире существует всего несколько мастерских, которые способны создавать такие внутренние миры. Эксклюзивность изделий заключается в их неповторимости. Детализация внутренних миров очень высокая, потому что в производстве мы используем не только руки и подручные материалы, но и 3D-оборудование, а также разрабатываем собственное оборудование.

Недавно компания создала еще один инновационный продукт – светящиеся кольца. За неполный 2019 год объем их продаж составил 37 тысяч экземпляров в мире и две тысячи в России. Долю продаж в нашей стране Light Up намерен наращивать.

– Мы хотим стать новым ювелирным брендом и закрепиться с ним на российском рынке, – заявляет Ольга. – Для этого нам потребуется переоборудовать и модернизировать производство под работу с металлами.

Несмотря на появление новых мер поддержки инновационной деятельности, у технопредпринимателей в России попрежнему остаются серьезные сдерживающие факторы. Прежде всего это отсутствие системности поддержки и недостаточное ее масштабирование.

Максим Сохань
генеральный директор «АМДтехнологии»

– Сейчас высокотехнологичный бизнес в России в основном развивается за счет окологосударственных структур. Частный бизнес не рискует идти в эту сферу ввиду очень долгих инвестиций и меньшей доходности. Есть, конечно, удачные примеры, но их пока не так много. Основные препятствия – отсутствие денег, правил и опыта, а также кадровый вопрос: много умов уехало за границу в постсоветский период, нужно время для восстановления.

ХАЙ-ТЕК

ХАЙ-ТЕК (англ. high technology, high tech, hi-tech — высокие технологии) — наиболее новые и прогрессивные технологии современности.

Переход к использованию высоких технологий и соответствующей им техники является важнейшим звеном научно-технической революции (НТР) на современном этапе. К высоким технологиям обычно относят самые наукоемкие отрасли промышленности.

Высокая технология — совокупность информации, знаний, опыта, материальных средств при разработке, создании и производстве новой продукции и процессов, имеющих характеристики высшего мирового уровня. Понятие о высоких технологиях, т. е. о том, насколько они высоки, непрерывно меняется. Однако главный результат их наличия остается неизменным — они дают неоспоримое преимущество тем, кто ими обладает, над теми, у кого их нет.

Письменность и арифметика позволили древним финикийцам тысячи лет господствовать в средиземном регионе без единой войны. Изобретение металлического шрифта в XV в. способствовало быстрому распространению по миру христианства, обусловило сглаживание культурных различий и выработку общечеловеческих ценностей, что, по сути, заложило основы современных глобализационных процессов.

Если бы Чингисхан принес в этот мир не меч, но книгу, возможно, сейчас мы говорили бы на ново-монгольском. В настоящий момент высокие технологии — это не только и не столько передовая техника, но прежде всего некое информационно-цифровое пространство, без которого существование этой техники было бы невозможно.

К отраслям высоких технологий традиционно относят микроэлектронику, роботостроение, атомное и аэрокосмическое производства, микробиологическую промышленность и индустрию информатики, включающую в себя интернет и новейшие цифровые инфраструктуры, в т. ч. массовые коммуникации.

В 2005 г. число постоянных пользователей интернета в мире превысило 1 млрд человек. И это число постоянно растет, а вместе с ним растет и сам интернет, и связанный с ним рынок услуг. Из 10 крупнейших по капитализации компаний мира 3 работают в сфере интернета, еще 3 производят компьютеры и программное обеспечение к ним и только 2 вообще не связаны с высокими технологиями.

Считается, что более половины себестоимости высокотехнологичных продуктов состоит из т. н. расходов на НИОКР, то есть на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы. В реальности доля НИОКР гораздо выше и может окупаться десятилетиями.

Однако современный мир приходит к пониманию, что цена высоких технологий не может быть слишком высокой, поскольку в конечном итоге именно новейшие научные разработки определяют стратегические векторы движения не только капитала, но и всего общества, независимо от степени его вовлеченности в потребление. Еще 10 лет назад мобильные телефоны считались роскошью. Сегодня ими пользуются 3 млрд человек — чуть меньше половины населения Земли.

Военная промышленность развитых государств является основным потребителем высоких технологий. Сегодня, как и 5000 лет назад, обладание более совершенной технологией — основное условие обеспечения стратегических интересов и решения тактических задач.

Первая же война высоких технологий — конфликт Великобритании и Аргентины на Фолклендских островах в 1982 г. — наглядно показала преимущества технологичного оружия над обычным. Все последующие войны и конфликты лишь подтверждают это. По данным ООН в развитых государствах расходы на высокие технологии составляют до 40% ВВП, в Китае — 30%. В России — не более 5%, причем большая часть этих 5% приходится именно на военно-промышленный комплекс. Может, лишь поэтому мы все еще говорим на русском языке.

Большой задел в высоких технологиях в России существует с 1930–50 гг. Основной закон социализма в формулировке И. Сталина звучал так: «Удовлетворение всевозрастающих материальных и духовных потребностей советских людей на базе высшей техники». Таким образом, он прямо предписывал лидировать в хай-тек.

В отрасли высоких вооружений, атомной энергетики, физики и другие инвестировались огромные ресурсы. В итоге они позволили создать в СССР лучшую в мире авиацию, первыми выйти в космос и много лет лидировать в космической отрасли, первыми построить ускоритель элементарных частиц — синхрофазотрон, атомоход и мирную атомную электростанцию. Мы до сих пор пользуемся плодами тех технологических побед.

Сегодня лидерство в области хайтек мы уступили Западу. Какой-нибудь завод в Сингапуре собирает весь компьютер, за исключением маленькой детальки, производящейся в Калифорнии в небольшой лаборатории. Без этой детали завод бесполезен.

Наука стала непосредственной производительной силой, она вышла из академических кабинетов. Сегодня в корпорации Nestle работает больше ученых, чем в швейцарской академии, а в General Electric больше, чем во всех университетах США. В Microsoft всего 27 тыс. сотрудников. Это далеко не самая крупная компания, и все же она занимает одно из первых мест в мире по капитализации. В 1993 г., что не так уж и давно, в компании работало 14 тыс. чел., и ее оборот составлял примерно 3,75 млрд долларов. В том же году одна из крупнейших корпораций в мире General Motors имела оборот в 120 млрд долларов.

И все равно в 1993 г. Microsoft стоила больше, чем General Motors. В 2007 г. она стоила дороже уже в 16 раз (300 млрд долларов против 18,5 млрд долларов). Компьютерные фирмы и фирмы, работающие в области полупроводников, ответственны за 45% (!) роста американской экономики.

Высокие технологии — это единственный способ для цивилизованных стран выжить в условиях глобальной конкуренции, так как по всем остальным параметрам они проигрывают южным морским странам с дешевой рабочей силой. Для России, которая является самой холодной страной мира, страной с дорогой рабочей силой, находящейся вдали от морских магистралей, высокие технологии также единственный шанс на выживание.

Высокие технологии невозможны без образования, поэтому вкладывание денег в образование это вкладывание денег в наше будущее. Экономия на образовании ведет к тому, что мы постепенно превратимся в самую бедную, нецивилизованную и неконкурентоспособную страну мира.

В марте 2007 г. научный журнал Technоlogy Review («Обзор технологий»), издаваемый Массачусетским технологическим институтом, опубликовал перечень 10 перспективных технологий, которые, по мнению ученых, окажут наибольшее влияние на общество в ближайшие десятилетия. В перечень вошли:

1. Наномедицина: позволит доставлять лекарства непосредственно в больные клетки.

2. Эпигенетика: позволит диагностировать онкологические и другие заболевания на самых ранних стадиях, основываясь на генетических тестах.

3. «Ядерное перепрограммирование»: позволит обновлять организм, клонируя здоровые клетки.

4. «Диффузионное изображение»: при использовании технологий сканирования головного мозга можно диагностировать и излечивать такие тяжелые недуги как шизофрения, болезнь Альцгеймера.

1. Технология «сравнительного взаимодействия». Досконально изучив, каким образом различные составляющие клеток взаимодействуют друг с другом, можно предотвращать «смертоносные поломки» организма, продлевать жизнь.

2. «Когнитивное радио». Развитие беспроводной связи вызывает новую проблему — помехи. Научить мобильные телефоны, компьютеры, подключенные к беспроводному интернету, радиостанции работать слаженно, не мешая друг другу.

3. «Безопасный интернет»: позволит уберечь пользователей от разглашения личной информации.

4. «Нанобиомеханика»: позволит создать биохимические комплексы, способные выполнять работу на микроуровне.

5. «Беспроводная Вселенная»: предполагает взаимодействие электронных устройств друг с другом.

6. «Растягиваемый кремний». На кремнии держится современная электроника. Создавая новые формы этого вещества, можно получить новые технологические возможности.

Большая актуальная политическая энциклопедия. — М.: Эксмо . А. В. Беляков, О. А. Матвейчев . 2009 .

Израильский хайтек и прочая экономика

Профессор экономики Юджин (Евгений) Кандель родился в Москве, в 1977 году, после нескольких лет в «отказе», вместе с родителями репатриировался в Израиль. Изучал экономику в Еврейском университете в Иерусалиме и в университете Чикаго. Возглавлял кафедру экономики в Еврейском университете, входил в состав комиссий Шешинского и Трахтенберга, шесть лет возглавлял Национальный совет по экономике, после чего ушел в НКО Startup Nation Central.

В интервью NEWSru.co.il Кандель говорит о продвижении израильских технологий в мире, об успехах, особенностях и проблемах израильского хайтека, а также о том, почему экономисты идут в политику реже, чем военные.

— Расскажите нашим читателям, чем вы сейчас занимаетесь.

— Я шесть последних лет был генеральным директором Startup Nation Central — некоммерческой организации, продвигающей в мире израильские технологии как решение различных проблем. В прошлом году я ушел с позиции гендиректора и стал сопредседателем совета директоров другой организации под той же эгидой. Эта организация отпочковалась от SNC и занимается политикой инноваций. У нее есть две цели: первая — как сделать так, чтобы сохранить лидерские позиции Израиля в хайтеке и через десять-двадцать лет, а вторая — как сделать так, чтобы это лидерство шло на пользу среднему гражданину Израиля в большей мере, чем это происходит сейчас.

На сегодняшний день имеется разрыв между хайтеком и всеми остальными, и мы бы хотели, чтобы этот разрыв был меньше. Чтобы в хайтеке работало больше не только представителей технических специальностей, но и других, чтобы мы больше пользовались технологиями в повседневной жизни, чтобы население извлекало больше выгоды из хайтека. На сегодняшний день израильтяне, откладывающие деньги на пенсию, практически не инвестируют в наш самый интересный сектор экономики. Вместо этого в него инвестируют пенсионеры из Нью-Йорка и Калифорнии. Ну и хотим направить в хайтек часть средств благотворительности и филантропии.

Мы активно работаем с правительством Израиля, с министерствами, с управлением инноваций и другими ведомствами. Также консультируем несколько иностранных правительств, но это не основное направление.

— Такие научно-исследовательские, аналитические центры (think tanks) как ваш, широко распространены в США. В последние годы они начали появляться и в Израиле. Каково их влияние на оформление израильской политики в экономике, в безопасности и т.д.?

— В США это гениальная практика. Они построили систему, состоящую из академии, которая исследует, что происходит в США, и аналитических центров, задача которых — перевести эти исследования на язык политики, стратегии.

При этом, поскольку основные научные журналы сосредоточены в США, исследования и в других странах, будь то Израиль или Гонконг, заточены в первую очередь на происходящее в США. Поэтому на них работают десятки тысяч людей во всем мире.

Далее, в США огромное количество этих think tanks, в некоторых работают тысячи специалистов с докторскими степенями. Многие такие центры получают дотации правительства в качестве консультантов. Они работают во всех сферах жизни страны — в экономике, в политике, в оборонной сфере, в транспорте и т.д. В результате политическое и административное руководство страны получает в готовом и доступном виде информацию, обработанную под различными углами зрения, и ему остается только выбирать то, что ему подходит по мировоззрению, планам, политической ситуации. Таким образом, в государственном аппарате нет нужды в большом количестве стратегических единиц. Ведь вся база уже подготовлена.

— То есть многие предложения, выдвигаемые политиками, зарождаются именно в таких НИИ?

— Практически все. За каждой политической инициативой стоят такие центры, которые не только подают идею, но и пишут тексты законопроектов и так далее.

— Вернемся к Израилю.

— В Израиле академия играет относительно маленькую роль. Просто потому, что ее большая часть пишет свои исследования, ориентируясь на Штаты, а не на Израиль. Есть, конечно, Банк Израиля и некоторые другие структуры. Но это невозможно сравнивать с теми десятками тысяч людей, которые анализируют любую мелочь в американской экономике, в политике, в социальной сфере. Как следствие, think tanks имеют больший удельный вес. Но сами эти аналитические центры маленькие, в основном — филантропические, не имеющие поддержки государства. Оно иногда заказывает им проекты, но нет такого, чтобы государство предложило создать группу аналитических центров с разными точками зрения, которые можно будет сравнивать.

Такие центры важны, при условии, что они не идеологизированы. Ведь если они идеологические, то все, что выходит от них — либо подгоняется, либо даже если не подгоняется, ты не можешь быть в этом уверен.

В этом смысле наш центр очень прост. У нас нет никаких интересов, нет идеологии. Мы продвигаем две цели, о которых я рассказал в самом начале. Если у тебя есть репутация профессионала, нет скрытой заинтересованности, будь то политической или экономической, и, если ты умеешь держать язык за зубами, ты можешь быть платформой, на которой разные государственные организации могут спокойно сотрудничать и разговаривать о долгосрочных целях, не занимаясь борьбой друг с другом за приоритет и полномочия.

— И это происходит?

— Да, это происходит уже много лет. Мы как бы нейтральная зона. Ведь если какая-то структура созывает совещание, она тем самым берет на себя лидерство. И начинаются разборки «Почему он влезает в мои полномочия? Кто он такой, я к нему не пойду». А мы можем их привести и сказать «давайте обсудим вот это». Кроме того, конкретно у меня и у моего сопредседателя, как у бывших руководителей Национального совета по экономике, есть большой опыт сажания людей за один стол, чтобы они друг с другом разговаривали, а не вставали в позу.

— В Израиле это очень непросто.

— Да, непросто. Но как выяснилось, когда ты даешь людям перспективу в 5-10 лет, им нечего пока делить, и вдруг вокруг стола начинает возникать разговор по делу. Нам все говорили, что ничего не получится, но выяснилось, что все хотят блага для своих детей.

Я вам дам пример. Когда мы готовили закон о Фонде национального благосостояния, аккумулирующем сверхдоходы от природных ископаемых, мы пришли к Моше Гафни (на тот момент председатель финкомиссии Кнессета — прим. ред.), который должен был его проводить, и он сказал: «Вы недостаточно защищаете этот фонд от меня. Это будет через семь лет. Я себя знаю, я знаю политиков. Без дополнительной защиты мы приберем его к рукам». То же самое потом сказал премьер-министр. Если бы речь шла о немедленных доходах, они бы нас не предупреждали, а просто прибрали бы к рукам этот фонд. А когда речь идет о том, что будет через пять-десять лет, у людей меняется психология, перспектива.

С нами не всегда соглашаются, но сам дискурс, разговор, создание общих понятий, оценка будущих возможностей, все это становится возможным без перетягиваний каната и т.д.

— Даже в условиях перманентного политического кризиса?

— А мы не разговариваем с политиками. Мы разговариваем с профессиональными инстанциями. Мне трудно говорить с политиками, у них масса неопределенностей, а бюджетный отдел минфина или управление инноваций будут при любом правительстве.

— Давайте перейдем от вас к происходящему в Израиле. Последние месяцы израильские СМИ, в первую очередь — экономические, вовсю трубят о кризисе в израильском секторе высоких технологий. Однако, когда я смотрю на текст, а не на заголовки, я кризиса не вижу. Что скажете, наш хайтек в кризисе, на пути к нему, или это напрасная паника?

— Смотрите, тут надо понимать. Если смотреть практически на все параметры, то где-то с 2012 года рост израильского хайтека вместо линейного стал экспоненциальным. Но в 2021 году произошел такой скачок, что даже если мы возьмем только период с 2018 года, то 2021 год будет абсолютно исключительным. Если бы не было 2021 года, мы бы были на той линии экспоненциального роста. Просто чтобы сравнить: в 2019 году венчурные инвестиции в Израиль составили 8 миллиардов долларов, в 2020 году, в пандемию, почти 11 миллиардов долларов, в 2022 году 11 миллиардов есть уже за первые полгода, то есть к концу года должно перевалить за 20 миллиардов. То есть по всем понятиям, все замечательно. Но если мы смотрим на 2021 год, когда было инвестировано почти 28 миллиардов, 2022 год начинает смотреться очень скромно. Но это был пузырь, и это хорошо, что из него вышел воздух. Раньше рынок платил за обещания, а сегодня рынок вдруг сказал — я не хочу больше обещаний, я хочу прибыли. Поэтому произошла переоценка, и многие компании потеряли в цене гораздо больше, чем должны были. У них хорошие технологии, но пока они не покажут прибыли, они в цене не поднимутся. Потом они могут подорожать в пять раз, в десять раз.

— То есть сейчас хорошее время для инвестиций.

— Да. Ну смотря куда, разумеется. Но в принципе я не вижу пока кризиса. Израильские компании, израильские венчурные фонды в 2020-2021 годах хорошо запаслись деньгами. Есть много денег, которые могут быть инвестированы. От технологий никто не откажется. Все большие мировые проблемы будут решаться только технологиями. Никаких других решений нет. А Израиль дает такие технологические решения, какие мало кто может дать. Наше относительное преимущество сохраняется.

У нашего хайтека есть проблемы, одной из которых является продолжающееся уже пять лет сокращение количества новых стартапов. И инвестиции туда не увеличиваются. То есть весь этот бум 2021 года пошел в уже достаточно большие компании. И это вызывает беспокойство.

Еще одна проблема — часть областей, в которых у нас есть преимущество, таких как сельхозтехнологии, медицинские технологии, пищевые технологии, климатические технологии и т.д., отличается значительно более длинным периодом инвестиции, и венчурные фонды, стремящиеся к более быстрым оборотам, не очень их любят. Соответственно, в этих сферах относительно мало венчурного капитала. В Израиле крупнейшим инвестором в этих сферах является государственное управление инноваций.

В общем, есть поводы для беспокойства, но никакой особой драмы нет.

— То есть вчерашний прогноз Morgan Stanley, согласно которому то, что мы видим сейчас в хайтеке, это затишье перед бурей, и скоро все опять рухнет, стоит воспринимать спокойнее?

— Может и рухнет, но это не имеет отношения к технологиям. Это чисто финансовый аспект. Компании, которые обещали большие прибыли в отдаленном будущем, очень зависимы от учетной ставки. Если у меня прибыли текущие, меня ставка мало волнует. А если прибыли — через пять лет, то разница между ставкой в 1% и в 5-7% — гигантская. Поэтому буря в ближайшие полгода может быть, а может и не быть, тут никто точно не скажет. Но еще раз, это проблема финансового рынка, а не технологий, и в перспективе 5-10 лет никакой другой альтернативы технологиям все равно нет.

— Недавно вышла ваша статья, в которой вы говорили о том, что в Израиле слишком много иностранных НИОКР-центров (НИОКР — Научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы — прим.ред.), и что это негативно влияет на экономику. Вам на страницах СМИ возразила представительница руководства Microsoft.

— Да, я как раз пишу ответ на ее реакцию.

— А какая альтернатива этим центрам? У нас есть Intel, но он один, и ему государство платит немало денег в виде налоговых льгот и дотаций. Как сюда привлечь другие компании, чтобы они открывали не только НИОКР, но и производство? Особенно на фоне принятого в США закона, стимулирующего возвращение производства на родину.

— Закон в США направлен больше против Китая, он больше сосредоточен на новых разработках, а не на том, чтобы переманить заводы от союзников. Тем более, что эти заводы не особо создают рабочие места, по крайней мере в американских масштабах. Поэтому я не очень боюсь, что Intel отсюда уйдет, если мы, конечно, не начнем делать глупости.

Что касается НИОКР-центров, то центр центру рознь. Мы бы очень хотели, чтобы в Израиле открывались новые НИОКР-центры в сферах медицины, биологии и других наук о жизни. Но НИОКР-центры, которые просто нанимают тут несколько сотен программистов, очень хороших, потому что много им платят, и больше ничего тут не делают… В 2000 году таких центров было 50, сейчас их уже 400, и они все выросли. Почти половина всех израильских программистов работают на эти центры. В какой-то момент мы перешли грань здравого смысла. Первые 50, 100, 150 центров были очень хороши для Израиля, потому что они приносили технологии, культуру управления, другие полезные для страны, но 300-й, 350-й центр, который просто берет себе тех людей, которых у нас и так недостаточно, и больше ничего экономике не дает… Возникает вопрос: «А зачем они нам нужны?»

— Оk. И что надо делать, чтобы приводить сюда те НИОКР-центры, которые нам нужны, и компании, которые будут открывать здесь производство?

— В том то и дело, что вся политика государства должна быть ориентирована так, чтобы продвигать то, что помогает стране. Тут должны расти компании. Однако многие израильские компании уходят отсюда. Они вырастают здесь до определенного момента, а потом оставляют тут своих программистов, а весь бизнес забирают в Америку, или еще куда-то. Таким образом, мы берем самый дефицитный товар, который мог нам создавать рабочие места и генерировать налоги в Израиле, и никаким образом его не используем. А рабочие места создаются в других странах.

— Еще раз, есть ли у государства реальные средства, чтобы что-то делать в этом направлении?

— Много что можно сделать. Я вам дам пример. Вы знаете, что для организации рабочего комитета в компании достаточно 30% работников? Даже если 70% не хотят. Это закон от 2009 года, подарок Биньямина Нетаниягу Оферу Эйни, чтобы обеспечить вхождение Эхуда Барака в правительство. А теперь представьте себе компанию, в которой есть 50 программистов, и которая решает, где развиваться дальше. Ей нужны люди для продаж, для обслуживания, для разных других нужд. Программистам рабочий комитет не нужен, они легко могут сменить работу. Но если придут 30% других людей, которые скажут: «А давайте создадим рабочий комитет». Ну и зачем это компании? Она этих 30% наймет в другой стране, в Америке. Возвращаясь к вашему вопросу, можно, например, вывести компании за рамки этого закона. Это непросто, но это один пример того, что мешает развивать компании здесь. Еще один пример — закон о работе в субботу. Техподдержка многих компаний должна работать 24 часа в сутки семь дней в неделю. В результате она сидит в Индии или в Восточной Европе. И таких моментов много. Правительству нужно провести работу по анализу того, что мешает этим компаниями оставаться и расти в Израиле.

— Еще один негативный побочный эффект хайтека. Я общался с архитекторами, с инженерами-электриками, с представителями других специальностей. И все говорят о нехватке специалистов как сейчас, так и в будущем, потому что вся молодежь, которая может, идет в хайтек. С этим государству есть что делать?

— Вы знаете, в какой-то момент в одном из нефтедобывающих штатов, кажется, в Северной Дакоте, людям платили 40 долларов в час, чтобы они гамбургеры переворачивали. В противном случае все шли в нефтяную промышленность. А что делать, если есть профессия, в которой можно заработать вдвое больше, чем в других, то делать с этим особо нечего. Этот процесс идет везде, просто у нас, так как это самая большая отрасль по всем показателям по сравнению с ее долей в экономиках всех других стран, это особенно заметно. Ты не можешь не пускать человека в хайтек, он просто уедет работать в другую страну. Единственный выход — если вам нужен инженер-электрик, значит платите ему столько, чтобы он не хотел уходить в хайтек.

Изначальный стимул этой динамики в том, что мир хочет покупать у нас работу израильтян в этой области. И это хорошо. Но у этого есть последствия. Почему мы создавали «Фонд национального благосостояния»? Потому что мы боялись «голландской болезни». У нас с одной стороны идет резкий подъем экспорта из-за хайтека, с другой стороны — резкий подъем экспорта и сокращение импорта из-за газа. И это делает нас неконкурентоспособными во всем остальном. Цель фонда была аккумулировать часть лишних валютных поступлений, чтобы не сделать работу в Израиле совсем нерентабельной и сохранить рабочие места.

— Но туда уходят только лишние доллары от добычи полезных ископаемых. Не от экспорта хайтек-продукции.

— Нет, хайтековские доллары туда не идут. Но в какой-то момент это может быть сделано. Как это работает в Сингапуре, например. С концептуальной точки зрения ничего сложного в этом нет, просто налоги разделяются на несколько видов, как в случае с газом, и одна часть уводится в Фонд благосостояния.

— Давайте немного отойдем от хайтека и поговорим об экономике в целом. У Израиля сейчас 36 миллиардов шекелей профицита, но из-за предвыборного периода делать с ними что-то сейчас невозможно. С другой стороны, в Израиле высокие темпы инфляции, проблемы с инфраструктурой и выросший после «короны» госдолг. Что следующему правительству, когда оно будет сформировано, стоит делать с этим профицитом?

— Знаете, что я вам скажу. В идеальном утопическом мире, конечно, есть цели, проекты, на которые эти средства можно было бы пустить в качестве инвестиции, которая принесет государству доходы в будущем. Но в Израиле нет возможности разделить расходы и инвестиции. Пытались, десятки лет, но получалось, что как только ты делишь это, внезапно все становится инвестицией — здравоохранение, просвещение, безопасность — все становится инвестициями. В некоторых странах есть такое разделение, но в Израиле все идет из одного источника.

Конечно, если задаться целью, «давайте возьмем эти средства и одноразово куда-то проинвестируем», то можно, конечно, найти несколько проектов с очень высокой прибыльностью для страны. Но потом приходит политический процесс. Когда я начинал работать в Национальном совете по экономике (2009-2013 годы — прим.ред.), было стабильное правительство, в котором подобное можно было бы провести. Не было ни одной партии, которая могла бы шантажировать правительство в целом. Но в ситуации, когда каждый депутат может сказать — ничего не будет, пока вы мне чего-то не дадите, большинство этих денег не пойдут ни на какие инвестиции.

Так что если смотреть на все это с точки зрения реальной политики, то эти миллиарды пойдут либо на оборону, что еще приемлемо, если они пойдут не просто на поднятие зарплат и пенсий, но в основном эти средства разбегутся туда, куда разбегаются деньги, которые можно урвать. Из 10 миллиардов может 1 дойдет до заявленной цели, а все остальное, в лучшем случае, просто уйдет куда-то в песок, а в худшем, будет введено в основу бюджета и будет тратиться каждый год снова и снова.

Поэтому в этом смысле такой профицит лучше направлять на погашение госдолга. В следующем году расходы на обслуживание долгов будет меньше.

— То есть профицитом лучше погасить госдолг?

— Я не говорю, что это оптимальный вариант, но с учетом ситуации, в которой мы живем, с учетом предвыборной кампании, нужно быть очень аккуратным. Я могу сказать, что в последнее время это правительство было достаточно аккуратным в том, что оно делало, и стоит продолжать в том же духе.

Что такое хайтек в экономике

ХАЙТЕК — это. Значение слова ХАЙТЕК

Вопросы из кроссвордов (сканвордов)

Поделиться

Хай-тек: единственно верно

ХАЙ-ТЕК

Израильский хайтек и прочая экономика

Читайте также

Добавить комментарий Отменить ответ